[dropcap]М[/dropcap]Ы ПРОДОЛЖАЕМ ПУБЛИКАЦИЮ ПОВЕСТИ НАШЕГО АВТОРА, ЧЛЕНА СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ, ГАЛИНЫ ИЛЬИНОЙ, ПОСВЯЩЕННОЙ ВОСПОМИНАНИЯМ ДЕТСТВА ЕЕ МАТЕРИ, ПРОЖИВШЕЙ В ЛЕНИНГРАДЕ ВСЮ БЛОКАДУ…
(Окончание. Начало в № 25–26.)
…Но самое страшное воспоминание связано у мамы, как ни странно, с Дорогой Жизни. Дорога несла в город продукты, медикаменты и жизнь, но она же и уносила людские жизни.
Дорога работала круглосуточно, и круглосуточно гибли на ней люди. Фашисты бросили на этот участок фронта огромное количество орудий и самолётов, постоянно обстреливающих и бомбящих Дорогу. После боёв на Ладоге перед Володарским мостом скапливалось много трупов.
Чтобы не допустить их в город, приходилось цеплять тела баграми и вытаскивать на берег. А весной с Ладоги шёл красный лёд с вмёрзшими в него покойниками: и теми, кто защищал эту Дорогу, и теми, кого перевозили по ней на Большую Землю. Бабушка в очередной раз отказывалась от эвакуации. А у Володарского моста снова баграми вытаскивали льдины на берег. Работали все – и взрослые, и подростки. Нельзя было пропускать этот страшный лёд в центр. Хоронили погибших в братских могилах-рвах в районе теперешнего Дальневосточного проспекта, где стоит памятник «Журавли»: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей…». Лёд Ладоги, как белое поле, от крови ставшее красным… Солдаты, эвакуированные, дети – все превращались в ледяных рыб, утыканные со всех сторон хвостами корюшки.
Но – только тела, а души этих людей, я верю, превращались в «белых журавлей», иначе зачем всё это? А мама моя никогда не ела корюшку.
У зрительной памяти есть большое преимущество перед остальными.
Но есть и слуховая память. Память, в которой всегда, словно толчки сердца, пульсирующие в одном ритме, – звучит мерный стук метронома. На стенах домов, снаружи и внутри, везде, висели большие чёрные тарелки – радиоприёмники. Радио не выключалось ни днём, ни ночью, его слушали постоянно. Жадно ловили любые сообщения о событиях на фронте. Многие отмечали на карте передвижение наших войск и радовались любому отбитому у немцев населённому пункту, будь то деревня или город. Но Ленинград жил ещё и ожиданием того, о чем потом скажут: «А музы не молчали». Голос Левитана, торжественно читающий очередную сводку с места боёв «От Советского Информбюро», замолкал, и в притихший город влетал трепетно-взволнованный голос Ольги Берггольц: «Для того, чтоб жить в кольце блокады, ежедневно смертный слышать свист, – сколько силы нам, соседка, надо, сколько ненависти и любви…».
И ленинградцы повторяли за поэтессой: «Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна…» Эти строчки, наверное, знал каждый. И этот голос, ставший, наряду с голосом Левитана, символом не сдающегося блокадного города-воина. Берггольц читала по радио свои стихи часто.
Я помню, как в семидесятые годы моя мама трое суток отмечалась в очереди на трёхтомник стихов Ольги Берггольц, которая позже стала и моей настольной книгой-триптихом. Был ещё Шостакович с его знаменитой на весь мир Седьмой симфонией. 1942 год. Немец стоял у Петергофа и Кировского завода, фашисты уже назначили день парада на Дворцовой площади, в городе царит голод, самые тяжёлые дни… И вдруг – звучит симфония Победы и торжества, величественная музыка, которую играли измождённые, но такие одухотворенные музыканты в зале Филармонии.
И немцы дрогнули. Они уже считали себя победителями, а тут – такая музыка!
Моя мама помнит многое. Помнит различные блокадные концерты, артистов, певиц, даже фокусниковиллюзионистов. Воспоминания о фокусах даже ярче, чем о бомбёжках, такова особенность детской памяти. А ещё были салюты! Когда наши войска стали отбивать назад свои земли, города, над Ленинградом распускались цветы салюта. С пожарной каланчи 5-й ТЭЦ их хорошо было видно. Салют в честь прорыва блокады смотрели с этой же «колокольни». И когда пришла долгожданная Победа, пожарная каланча привычно приняла всю эту радостно кричащую «ура!» ребятню, выжившую, выросшую и повзрослевшую за суровые блокадные годы. Была там и моя мама Вера, пятнадцатилетняя девушка, и тётя Люба, из трёхлетней малышки ставшая школьницей, и многие другие. А салют грохотал и распускался яркими красками во все стороны, принося цвет и радость. И МИР!
Мама не любила говорить о войне, очень редко и скупо рассказывала о блокаде. Но она всю свою жизнь помнила. В канун 60-летия Великой Победы, пятнадцать лет тому назад, она и рассказала мне всё это, я лишь записала, чтобы мы тоже помнили о той героической Великой Отечественной войне. Думаю, сколько бы ни отдалялись те военные дни, День Великой Победы будет всегда с нами, и никто не сможет отнять у нас, потомков блокадников, ветеранов Великой Отечественной, чувство великой гордости и скорби о погибших. И с благодарностью к нашим родным, не потерявшим в той жестокой блокадной мясорубке человечности, Веры и Любви, я и записала этот рассказ моей мамы, Веры Петровой (в замужестве Янчурской), для своих детей, внуков, правнуков.
Чтобы знали. Чтобы помнили.